Нью-Фаундленд: Сент-Джонс и туман

Если посмотреть на Нью-Фаундленд на глобусе мира, то его очертания странным образом напоминают зайца, нежно овладевшего ничего не подозревающей пернатой крысой. Я не знаю, какие тёмные закоулки сознания вызвали на поверхность этот нелепый образ, но, надеюсь, теперь он и вас не покинет. Муа-ха-ха!

А тем временем я съехал с парома, и поехал покорять новые территории.

Нью-Фаундленд, конечно, сильно отличается от Нова-Скошии. Вроде и океан тот же, и широты сравнимые, но NL пахнет влажнее и севернее. И дело даже не в тумане и порядком посвежевшей погоде, а хотя бы в растительности.

На атлантической части Нью-Фаундленда высокие деревья мне не попадались вообще. Ёлок и прочих дровяных растений хватало, но все они были какие-то низенькие, чахоточные.

Земля была покрыта то камнями, то мелкими кустами, то вообще лишайниками.

Вот так, наверное, должна выглядеть тундра летом. Рай для лосей и викингов.

Пока я ехал в Сент-Джонс, столицу провинции, вид из окон был исключительно как на фотографии — дикий, кустистый, туманный, и весь в идеального вида озёрах.

Их идеальность заключалась в том, что они росли прямо из травы. Ни тебе песчаного берега, ни спуска к воде, ничего. Просто в какой-то момент вместо травы появлялась водяная поверхность, и посреди неё колосились маленькие необитаемые каменные островки.

Вид, скажу я, и так чрезвычайно аппетитный, а туман лишь добавлял колорита. Как же здесь, наверное, круто жить. Для обычных людей, конечно, тут было бы слишком холодно и мокро, но те, кто остался, наверняка были бы такие же сдвинутые, как и я. Идеальная компания.

Что любопытно, на Нью-Фаундлендском английском эти озера называются Pond — пруд. Я так и вспоминаю бородатый анекдот.

Манерная гусыня (из понаехавших), спрашивает местную:
— Скажите, дорогуша, а где у вас тут пруд?
— Да у нас где поймают, там и прут

Дедушка старый, ему можно и не такое рассказывать.

Между высадкой с парома и промежуточной ночёвкой в Гандере я надеялся проведать две точки: мыс Копья — самую восточную, как нас учила Партия, точку Канады, и Сигнальный Холм — укрепление у входа в гавань Сент-Джонса, о котором Партия умалчивала.

После часа с хвостиком хайвеев и первого в жизни качественно прилетевшего в лобовое стекло камня, я, наконец, начал подъезжать к мысу.

Ох, вот тут я верю, что прямо по борту — океан. Чувствуется, что ближайшее «сбоку» — это Гренландия, а «вперед» — только Португалия.

Опережая тучки и нервных гусей, мимо капота колесницы проносились редкие славянские лица.

Давным-давно, лет семьдесят назад, тут была упоённо расстреливающая фашистов военная база. Потом фашисты уплыли за горизонт, а пушки и туннели остались.

А вот здесь очень не хватает шотландского пастуха с овцами. Наверное, идеальная профессия. Я бы на него учиться пошёл, ибо айти, как показала жизнь, оказался сильно переоценён.

Каменистый берег заманивал к себе неимоверно. Но совсем близко подходить было нельзя, ибо в случае падения моей неловкой тушки в океан, ипотеку платить было бы некому.

Океан — хотелось налить в большой стакан и выпить через соломку.

И цвет-то какой, цвет! Когда ипотека всё-таки закончится, и возраст доведёт до размышлений об эвтаназии, в эту сторону океана нужно будет посмотреть ещё раз.

Всё побережье уставлено маяками. Двумя.

Так, наверное, выглядит какая-нибудь заброшенная база на Шпицбергене. Только с медведями, и без туриста в центре.

Второй маяк был как с детской картинки.

Аппетитные луга продолжали манить, и к мыслям о профессии пастуха начали примешиваться мысли и карьере барана.

Нагулявшись по самой восточной точке Канады (и в последний момент заметив, что за вход в неё вообще-то полагалось платить), я поехал в Сент-Джонс, на окраине которого расположился Сигнал-Хилл.

Сент-Джонс, наверное, охрененный, и я определённо слетаю как-нибудь сюда на пару дней. Но и из окна машины он выглядит просто хорошо. Корабли вдоль дорог, холмики да дома.

Улочки, магазины и даже какое-то подобие трафика.

Сигнальный Холм удался. Ещё не окончательно опопсевший, с умеренным количеством визитёров.

Вход в гавань. Наверное, с этих холмов было очень удобно обстреливать пиратов и заблудившиеся немецкие подлодки. Попробуй, заплыви через этот узкий пролив, не получив пушечное ядро в бок.

Ух, я бы пальнул чем отсюда. Хоть с рогатки. Хоть булыжником в воду.

Крепость — маленькая и симпатичная. Абсолютно бессмысленная внутри, но эстетически приятная. Из её окон, наверное, было очень удобно терроризировать незнакомцев.

Вокруг холма ютились дополнительные развалины, но красиво надвигающийся туман их быстро прятал.

Нет, определённо туман красит всё что угодно. Это озеро, может, в своей обычной жизни — ни чем не примечательный канализационный отстойник. А в тумане — фотогеничная достопримечательность.

И да, я ни разу не понимаю, как в такую погоду в гавань умудрялись заплывать корабли. Внизу вообще ничего не видно.

Но пора было ехать. До ночёвки оставалось километров четыреста, туман наступал на пятки, а я — ещё даже не кормленый.

И туман на пятки таки наступил. Редко когда я попадал в подобную ситуацию. Мы бодро ехали колонной километров в сто двадцать в час, когда и туман и дождь резко усилились, и я перестал видеть машины как спереди, так и сзади. Вообще. Даже оставаться в пределах полосы было тяжело. И самое стрёмное, никуда ведь не сбежишь. Нормальной обочины нет, поворотов в деревню тоже. Даже не притормозишь никак — багажник тут же обзаведётся паровозиком из машин. Короче, интенсивные три минуты жизни получились. Потом было чуть проще.

Демонстрируя эстетику позднего советского прогресса снаружи, внутри отель «Альбатрос» оказался вполне обитаемым строением, которое, после Сидней-Майнзского эйрбиэнби и паромного кресла, зашло как дождь в сухую землю. Наконец-то у меня была возможность полноценно поспать, коей я воспользовался, наплевав на ресторан и исследование окрестностей. К чертям эти заморочки для богатеев. У меня есть кровать и дверь с замком, и до утра мне больше ничего не нужно.

Как же это здорово, просто лежать бревном…