Дитё и город

Закатывает младший отпрыск недавно истерику. Мол, «наша новогодняя ёлка мне очень дорога, и я категорически отказываюсь, чтобы её когда-либо выбрасывали». Упёрся, и всё тут. А у нас всего два дня в году, когда ёлку можно выбросить. Пропустил, и суши её потом на гербарий, пили на палочки, да разбрасывай кусками через соседские заборы под покровом ночи. По-другому в мусор её не сдашь до следующего года.

И вот в последний день избавления от ёлок дитё перетянуло оную обратно от «мусорки» к гаражу, твёрдо намереваясь сторожить добычу даже ценой школы. Не знаю, каким образом Оля уломала его уйти учиться, но когда шкет вернулся, ёлка уже ушла в страну вечных лесов, а шкет погрузился в печаль, кою жена смогла лишь разбавить предложением написать письмо в город. Мол, поинтересуешься, куда эти ёлки отвозят, и чего с ними случается дальше. Тем ребёнок и занялся.

Письмо получилось таким, каким его могут написать лишь семилетние дети. Прекрасным. Шкет расписал, как ему очень-очень грустно, и спросил, есть ли шанс, что эти ёлки потом сажают назад в землю. И где вообще их можно навестить. Косясь на второклашный почерк, я чувствовал себя распоследним мерзавцем, потому как ранее, сбагривая ёлку мусоровозу, сантиментов не испытывал абсолютно никаких. Ну что поделаешь, кому-то в этом мире надо быть и злом. Чтобы герои не переводились.

И вот, спустя недели после отправки письма, останавливается у дома пикап в раскраске городских служб. Останавливается так, что перекрывает подъезд к гаражу. Такие парковки бесят меня неимоверно, потому, нацепив стандартную недовольную рожу, я рванулся к двери ругаться.

Видимо, рванулся недостаточно быстро, потому как из пикапа уже вышла какая-то девушка в униформе, и, позвонив в дверь, сразу спросила: «А Давид тут живёт?». Пока я демонстрировал растерянность, она продолжила. «Он нам письмо писал насчёт ёлки, и мы привезли ответ. Это — для него» — и протянула зелёную сумку с логотипами района и кучей каких-то вещей внутри. «Если у него будут вопросы, там моя визитка, пусть звонит». И ушла. Ну и дела.

Мы дождались ребёнка из школы — посылка ведь ему пришла, и тот начал распаковывать. Ух, вот это настоящее детское счастье. Во-первых, у районной службы уборки мусора, как оказалось, есть свой магазин мерчендайза, посвящённый переработке, экологии, и прочему. Судя по всему, Давиду дали всё, что у них было. Игрушки, копилка, блокноты-раскраски, карандаши, какие-то интересные штуки из переработанной электроники — море всего. Всё в стилях и логотипах нашего региона, редкие штуки.

Во-вторых, ему написали огромное письмо, с рисункам и фотографиями, где подробно расписали, что же происходит с ёлками после того, как их отвозят на полигон. Оказывается, часть из них перемалывают и отправляют на удобрение другим ёлкам. Остальные же, куда только не идут. Ими и берега рек укрепляют, и заводи для рыб строят, и ещё какие-то экологические штуки делают, и на каждое действо фотография прилагается. А ещё та команда, которая этими делами занимается, в апреле будет новые деревья высаживать, и Давида позвали помогать. Пусть только позвонит накануне. От такого письма я аж растерялся.

Ведь с годами я что ни дальше, то циничнее. И тут бюрократы мерещатся, и там. В одной стране диктаторы, в другой дебилы, в третьей — вообще живые зомби. Кругом грязь, нигде счастья нет. Но тут мелкий, свой собственный ребёнок, пишет в предположительно бюрократическую вселенную о своей грусти, и она ему очень ободрительно отвечает. Не канцеляритом каким, а вполне честно и внимательно. Может я того, переборщил с цинизмом?

Переборщил или нет, но уже ради такого эпизода стоило когда-то уехать из белорусского лексуса в канадскую инфляцию. Эх, будь я ребёнком, как бы мой мир изменился после такого-то письма… А так хожу, свирепствую. Всё по Хайяму — виноградом не став, превратился в изюм. Но, с другой стороны, должен же кто-то и злом быть, правда? Правда?!