Место, где все молодые и живые

Эта поездка в Беларусь получается просто чудовищно насыщенной на события — куча встреч, куча впечатлений. Но больше всего я в восторге от вала новой информации по моим предкам — фотографии, новые имена, истории, места. Вот только сегодня я объездил 3 старых кладбища, где нашёл прорву однофамильцев, могилу второй прабабушки и даже её отца — моего прапрадеда. Ух! Можно сидеть месяц и тупо переваривать.

Но есть событие, которое произошло самым первым, и которое даже переваривать не надо. Я же хотя и «минская штучка», ведь всё-таки со своих где-то шести месяцев и до двадцати с хвостиком лет жил в Заславле. Большую их часть в месте гордо именуемым «коттеджем барачного типа». Ну или просто в бараке. Четыре человека, одна комната, кухня метр на три, и газовый баллон с розетками в качестве достижений цивилизации. Сортир и воду, есстессна, нужно было искать на улице. Особенно зимой. И хотя я вряд ли бы кому-нибудь рекомендовал провести там 17 лет своей жизни (особенно томный период полового созревания, jesus), но всё-таки идейно место мне очень нравилось. Рядом речка, канал (где можно утопиться, если товарищ вовремя не вытащит), всякие заброшенности с кладбищами, лес и прочие болотистые удобства, где так здорово играться ребёнку. Построенная позже квартира, даже при условии изобилия комнат в количестве аж трёх штук и отсутствии необходимости ходить зимой в телогрейке за водой к колодцу, мне уже так не нравилась. Совсем не тру.

Когда же родители умерли, то барак и вовсе стал вспоминаться как эталон жилья. Наверное, такая же история происходит с пенсионерами и их отношением к советскому союзу — да, кругом лажа и толком не помыться, но зато там все моложе и, главное, живые. Порядок раньше был, чего уж там.

А уж как я стал отцом и приобрёл некоторую долю ответственности за природу вещей, то барак мне даже сниться начал. Стабильно, 2-3 раза в году, я ментально возвращался в старый двор, правдами и неправдами пробирался в свой барак, снова видел миниатюрную кухню и печку с переводными наклейками, эмоционально растекался по полу (это эвфемизм такой к слезам) и просыпался, чтобы потом половину дня ходить полным грустных дум и размышлений о бренности всего сущего.

И вот в этом году я решил повозить своего старшего сына по местам былой славы и рассказать, где и как его старик влачил своё отрочество. Мы посмотрели кладбище, речку, колодец, жалкие остатки болота и, наконец, перешли к бараку. В этот раз мне было нестрашно ходить по теперь уж чужому двору — почему-то присутствие сына давало право на фразу «слыш, чел, я тут 17 лет прожил. Имею право!» — и я гордо показывал «вот тут, сын, туалет-скворечник, вот там — мусорка, здесь — сарай, а вот тут мы и жили».

Вдруг из шестой квартиры (наша была пятой) вышла внучка когда-то бессмертной бабушки, которая (бабушка), казалось, жила там всегда. И так получилось, что я узнал её, и она узнала меня, и мы живо начали обсуждать мир, Канаду, и её преимущества перед оным. А прослышав, что барак иногда мне снится, она поступила ну вот совсем неожиданно.

— Аня, слыш, а пусти парня в дом. Он в твоей квартире жил давно, я помню.

Вот-те поворот. И так получилось, что Аня пустила меня домой. Спустя 19 лет. И я вообще не представлял, что со мной произойдёт внутри. Судя по настроению, эмоциональное растекание по полу не грозило, но кто его знает. Я зашёл и…

И ничего не почувствовал. Ну вообще. Это уже ни разу не был тот самый барак. Ни малейшего сходства. Там, оказывается, перепланировали коридор, и предбанник, где отец когда-то медитировал на свечу, а я слушал по радио Scooter «Break it up» — полностью исчез. Наклеек на печи больше не было, да и сама она из голубоватого оттенка стала отдавать каким-то розовым. К тому же, она уже начала разваливаться изнутри, и потому её давно не топят. Подвал, который отец собственноручно выпиливал в полу, тоже давно никому не нужен. Не те обои, не та планировка, не те запахи — вообще всё не то. Единственное, что осталось узнаваемым — это обшитые вагонкой стены кухни. Но вагонка из желтой, лакированной, превратилась в чёрную, старую, и, короче, совсем фигня.

В общем, я вышел из места, которому полагалось быть началом всех начал и нексусом детства и всех живых, весьма растерянным. Это… лажа какая-то. Ну, или нет. Может, это даже хорошо. Если бы оно было хоть как то похоже на «мой» барак, то оставалось бы какая-нибудь неопределённость. А так всё очень понятно — того места, где все очень молодые и живые, больше нет. Закончилось.

Оно почему-то даже не сильно грустно по этому поводу. Не знаю. Может, что-то добавилось взамен. Но я больше не хочу возвращаться в барак. И вряд ли буду снить его так, как раньше. Не из разочарования, а просто больше не нужно. Гештальт завершён, можно заняться чем-то другим.