Как-то незаметно у нас с сыном возникла традиция читать перед сном. Он и днём требует, но в вечерних полежанках с книжкой есть уже какой-то сложившийся ритуал. Книг у него много, но тут зимой приезжал брат в гости, и я по случаю попросил его привезти каких-нибудь моих детских книжек: и ребёнку коллекцию разнообразить, и самому в ностальгию поиграть.
Ребёнок жест оценил, и привезённое «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» я ему перечитывал раз 5 подряд. Но история немного о другом. Окунаясь в детскую ностальгию, я стал замечать в своих сказках какие-то вещи, на которые не обращал внимания раньше. Пугающие вещи.
Взять, например, «Дядя Фёдор, пёс и кот». Мальчик уехал в деревню от родителей с котом Матроскиным, бла-бла-бла. Да как тут не уехать: у него же семья двинутая! Например, папа. Он есть, он кидает здравые идеи, но ведь он же ничего не решает! В семейной пирамиде его место на том же уровне, что и у дяди Фёдора. По крайней мере, мама его за взрослого точно не считает:
— …Он же мальчик! Сейчас даже девочки пошли шурум-бурумные! Я вот мимо детского сада проходил, когда там ребят спать укладывали. Так они на кроватях чуть не до потолка прыгали. Как кузнечики! Мне и самому так прыгать захотелось!
— Давай, давай! — говорит мама. — Прыгай до потолка! Выскакивай из штанишек! Только сына я тебе портить не позволю! И никаких собак у нас дома не будет! И никаких кошек! Уже в крайнем случае я на черепаху соглашусь в коробочке.
И так они каждый день разговаривали. И мама всё строже и строже становилась. Она решила ни папе, ни дяде Фёдору воли не давать.
Мама — вообще страшный персонаж. Из всех взрослых там вменяемым можно только кота Матроскина назвать. Тот мудр, скуп и прагматичен. Красавец мужчина.
В сказках Андерсена обнаружилась другая особенность. Они, оказывается, грустные, страшные и часто жестокие. Я помню, как ребёнком плакал над «Русалочкой». Но память вытеснила, например, такого Андерсена:
Сердце её сжималось от страха, точно она шла на дурное дело, когда пробиралась лунной ночью в сад а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище. На широких могильных плитах сидели отвратительные ведьмы; они сбросили с себя лохмотья, точно собирались купаться, разрывали своими костлявыми пальцами свежие могилы, вытаскивали оттуда тела и пожирали их…
JESUS, это же детская книга! Ладно, не для трёх с половиной лет, но я получил её в семь! Сегодня, проговорись я в каком-нибудь публичном месте, что прочитал такое ребёнку, ко мне в ту же минуту нагрянут канадские социальные службы.
Вообще, эта сказка называется «Дикие лебеди«. В ней девочка Элиза должна сплести из крапивы рубашки для своих заколдованных братьев (11 штук), и при этом ей нельзя произнести ни слова, иначе они умрут. Крапива жжётся и потому больно, а из-за того, что она её по ночам собирает, местные хотят сжечь Элизу как ведьму. Как именно этот сюжет пришёл в голову достопочтенного Ханса Кристиана Андерсена, я даже знать не хочу.
Братья Гримм — это вообще мрак, смерть и расчленёнка. Ладно, если бы это они такие сказки выдумывали, находясь под веществами. Так ведь это же собранные ими немецкие народные сказки.
Например, милые добрые «Красная Шапочка» и «Волк и семеро козлят». Как я забыл, что волкам там распарывают ножницами живот и засовывают внутрь камней, а потом один утонул, а второй разбился… Волков. Ножницами. В живот. Как это теперь развидеть? Я сдуру прочитал их ребёнку, и он попросил больше так не делать.
Но это ещё фигня. В «Разбойник и его сыновья» бывший разбойник рассказывает истории из своей насыщенной жизни, и в одном эпизоде отгрызает себе палец, чтобы заколдованное кольцо снять, а в другом — молча висит между повешенными ворами, пока у него из бедра кусок мяса вырезают. Там есть вообще Лавкрафтовские сцены:
Как только стало заходить солнце, я заметил, что чудовища спускаются с горы; были они на вид страшные и жуткие, похожие на обезьян. Они волокли за собой чье-то мертвое тело, но разглядеть, что это было, я не мог. Войдя в дом, они развели огонь в очаге, разорвали зубами окровавленное тело и сожрали его. Потом они сняли с очага котел, в котором варилось мясо вора, и поделили куски между собой на ужин.
Блин, даже «Золушка». В мультиках и в памяти сюжет начинается в тот момент, где она уже несчастная падчерица. Но в реальности сказка начинается со смерти её матери, где есть и последние слова, и последний вздох, и могила. Да что там «Золушка», практически в каждой сказке есть хотя бы одна насильственная смерть. Да, дети воспринимают сказки по-другому, но… там сверху была цитата про окровавленное тело, как именно можно её воспринять по-другому?
Правда, в старых детских книгах было и несколько приятных открытый. Во-первых, язык. Андерсен, «Маугли» Киплинга, ещё «Остров сокровищ» — написаны просто офигенно. Красивый язык, слова, выражения. Мой словарный запас стремительно скуднеет, и на растущем контрасте тот же Андерсон выглядит всё более и более шедеврально.
Во-вторых, в книге с дядей Фёдором был ещё один рассказ — «Гарантийные человечки», который мне ребёнком совсем не нравился. А теперь я от него почти в восторге. Детский сюжет, взрослые шутки — красота:
— Армия у нас, у мышей, — это сложное дело. У нас это дом отдыха, где всё делается по команде «бегом».
— Ну, а с чем вы пожаловали? — спросил радиомастер. — И почему средь бела дня?
— А вот с чем, — ответил лейтенант. — Мы пришли заявить страшный протест. Почему вы поступаете не по-военному? Почему вы кормите пленных сосиской?
— А что? Что в этом плохого?
— А том. Слухи об этом проникли в наши ряды, и теперь вся армия собирается сдаваться в плен. Какой смысл переносить лишения, идти в атаки и питаться старым сапогом, когда у противника запросто выдают сосиски? Видите ли в этом какую-нибудь толковость?
— Не видим.
— И я не вижу. И все не видят. И поэтому мы категорически требуем пленных не кормить!
Красота.
Но мясо, тлен и расчленёнка Гримм всё равно перевешивают. Даже интересно, знали ли родители, что на самом деле они мне покупали.
И хотя, начитавшись таких страхов в детстве, я вроде смог вырасти приличным человеком (ранняя седина — случайное совпадение), сына, пожалуй, я от них избавлю. Про трупы, пытки и кладбища он и из новостей сможет узнать, когда вырастет.
Так если смотреть на это сквозь призму истории, то все в порядке. В каком столетии большинство этих сказок были написаны, для какого сословия/касты (я не про матроскина, если что)?
Взгляд на историю, способную привлечь детское внимание, очень изменился.
Я думаю, тут вопрос даже не в сюжете, а в антураже. В моём представлении, чем дальше идти в историю, тем обыденнее была смерть, болезни и насилие, поэтому встретить их в какой-нибудь житейской истории, которая в будущем станет сказкой — проще простого. Но сейчас смерть стала стерильнее и опосредованное. Всё страшное происходит в больницах, в кругу тренированных людей, а домой приезжает уже чистая, нарядная и тут же отправляется дальше на кладбище. С болезнями такая же фигня. Уровень насилия тоже идёт вниз, и его тоже делают специально назначенные люди. Если в Минске ещё можно нарваться на какого-нибудь нервного водителя, который остановится посреди перекрёстка и выйдет учить других водителей жизни, то в загнивающем капиталлизме пара неправильно сделанных шагов к незнакомому человеку обернутся приездом полицией. Делать друг другу насилие явно — больше нельзя.
На этом контрасте обыденность «тогда» и воспринимается сейчас очень дико. Особенно в таком уровне деталей. Кстати, с котом матроскиным, мне думается, та же фигня. Может структура семьи, где мама тиранически рулит процессом, а папа — эдакий инфантильный балбес, и была нормальной. Вот и просочилась как фон в сказку. А что, 73й год, всего 30 лет после войны, дефицит мужчин вроде пережит, но ещё не до конца, женщины по привычке останавливают на ходу избы. Всё сходится.
А сюжеты вполне нормальные. Мой мелкий от Гриммовской сказки «про лягушонка» в восторге. Там, конечно, без мясорубки.
В книжке про дядю Фёдора в финале мама прозревает:
— Всю жизнь ты одни глупости говоришь. И дурацкие советы даешь. Это меня не удивляет. А вот почему твои глупости всегда правильными бывают, этого я понять не могу.
— А потому, — говорит папа, — что самый лучший совет всегда неожиданный. А неожиданность всегда глупостью кажется.
Но всё равно сохраняет административно-командный стиль семейной жизни, да.
Не верю я ей. Даже в прозрении, посмотри на формулировки: «Всё жизнь ты одни глупости говоришь. И дурацкие советы даёшь. Это меня не удивляет».
В общем, к братьям Гримм её, на перевоспитание.