У нас ведь ещё одно достижение случилось — младший сын в канадский детский сад пошёл. Как и школа, сад здесь тоже идёт от государства, бесплатный и покрывает аж два детских года: JK (junior kindergarten) для четырёхлеток, и SK (senior kindergarten) — для пятилетних корчей. А школа, как я когда-то писал, начинается с шести, чем и обеспечивается непрерывность государственной заботы о подрастающем поколении.
Отправлять старшего было проще. Хотя английского он тогда ещё не знал, да и JK/SK в своё время пропустил, всё-таки Саша был старше, и сам было начинал намекать, что пора бы выходить в люди. В общем, был готов. Что характерно, через какое-то время он в школу начал прямо-таки рваться, и, несмотря на ковид-апокалипсис и три месяца карантинного домашнего обучения, ко второму классу забухтел по-английски так, как я в свои когда-то 20 мог только мечтать.
А младший мало того, что идёт на 2 года раньше, так он же ещё и не решил, нужно ли ему это. И слово «решил» тут очень важное. Видите ли, Давид — чрезмерно последовательный ребёнок, отягощённый грузом собственного мнения. Кто-то называет это упёртостью, но «последовательность» мне нравится больше. На него бесполезно давить. Сказал, значит сказал. Мы пробовали когда-то отправлять его в русский детский садик, но, оценив обстановку на месте, шкет просто забрал свой рюкзак, уселся там на диванчик, и стал дожидаться окончания этого бардака и прихода мамы. На том эксперимент и закончился.
Поэтому к школе мы его начали обрабатывать заранее. «К школе», потому JK/SK и восемь классов elementary school тут обычно располагаются в одном и том же здании. Там даже школьные занятия похожи и отличаются разве что сложностью примеров по математике и обязательностью ношения ковидной маски. Так вот, сильно заранее мы начали втирать малому, как интересно бывает в школе, как круто будет, когда ему начнут давать его собственные домашние задания, и вообще, как здорово играть с другими живыми детьми. Тот же лишь покачивал головой и давал понять, что русского детского садика было вполне достаточно.
Первую неделю сентября мы его просто проводили мимо будущих родных дверей. Объясняли, почему рядом ревут орды четырёхлеток, здоровались с будущими учителями и шли дальше. Во вторую неделю, к которой Давид уже ясно дал понять, что в школу ходить он не планирует, мы обма схитрили, сказав, что просто дойдём до забора. Уже на месте мы переставили упирающегося малого через калитку к заранее приготовленной учительнице, и начали страдать и договариваться. Дитё кричал, требовал его вернуть на место, потом спасти, потом начал угрожать, что поломает школу, показательно избил забор и всячески демонстрировал конец света. Минут через двадцать он устало выпил воды, выдернул руку из руки пытавшейся взять его учительницы, и обречённо пошёл в здание один.
Следующие две недели были немного облегчёнными вариациями первого дня. Как правило обманом мы доставляли его на место, переносили над или аккуратно проталкивали через калитку к специально дожидавшейся именно его учительнице, и страдали вместе вокруг забора. Причём, после школы он был просто прекрасен. Учителя говорили, что как правило он даже не грустил, занимался своими делами и даже иногда контактировал и иностранными детьми. Блин, у них же там даже интересно было. Детей выводили на scavenger hunt на болото — находить камушки, ветки и лягушки из списка, выгуливали в лесу, и оттанцовывали напротив телевизора. По идее, всё должно было наладиться достаточно скоро, но тут случилась ошибка.
Наши школы практикуют такой подход — kiss-and-goodbye. То есть принёс дитё, поцеловал на прощанье и вали на здоровье. Дитё поплачет, но быстро успокоится. Наш же ритуал расставания растягивался минут на 15 и явно не походил на общепринятые нормы. В один из дней Олю уговорили попрощаться побыстрее, и это перечеркнуло все прошлые успехи. Давид орал за забором дольше, чем обычно, решил, что его реально бросили, и после стал реально бояться школы, чего до этого не наблюдалось. Пришлось дать ему отсидеться дома аж неделю, пока он не успокоился, и можно было начинать с начала.
Даже не с начала, а из минуса, потому что теперь он даже из кровати отказывался вылазить. Чтобы хоть как-то его замотивировать на этот подвиг, я начал каждое утро подкладывать к двери спальни карту сокровищ, пройдя по которой можно было начти что-нибудь интересное — сушку, новую книжку, мятную конфету. Это (и остальные пляски с бубном) сработало, и теперь, спустя ещё три недели, я, наконец, могу сказать — дитё ходит в школу.
Он всё равно с утра говорит, что никуда не пойдёт, и мы всё равно отвечаем, что «давай на месте разберёмся». Через калитку его всё равно надо проталкивать к учительнице, которая до сих пор встречает именно его. Но слёзы вроде прекратились. Кажется, он даже наслаждается ритуалом.
Потому что сад и школа тут реально прикольные. Детей не «ломают», а слушают, договариваются, выгуливают по интересным местам, придумывают кучу любопытных занятий, упражнений, и вообще у них классно. И ещё классно стало дома. Каждый будний день, целых пол дня у нас тихо и никто не ломает мир. Можно не споткнуться по дороге к холодильнику, не поседеть при виде разведённого на полу срача, а просто дойти туда, куда нужно. Это вообще праздник какой-то.
Я дочитал до конца и забыл всё остальное, увидев это:
«И ещё классно стало дома. Каждый будний день, целых пол дня у нас тихо и никто не ломает мир. Можно не споткнуться по дороге к холодильнику, не поседеть при виде разведённого на полу срача, а просто дойти туда, куда нужно. Это вообще праздник какой-то.»
У нас не было проблем с киндергартеном и после первой недели ребенок сам просился к мисс Эй и мистеру Эйчу вместо того, чтоб дома сидеть. Единственное, что нас поначалу напрягло, это: «вон там коврик около окна, если ребенок захочет спать, он может лечь там». По возвращению в Россию он так отвык спать днем, что в старшей группе дет.сада не понимал, зачем это делать.